Хроники города N
1. НЕНУЖНЫХ - ВЫЧЕРКНУТЬ
В городе N открывали (мемориальную доску, памятник, могильную плиту, детские ясли имени... - ненужное вычеркнуть) известного (режиссера, актера, писателя, художника, композитора - ненужное вычеркнуть).
На улице у дома, где жил этот человек, собралось множество его коллег и друзей.
Выступила его жена.
Потом выступил тот, кто широко известен узкому кругу завсегдатаев определенных мероприятий своими (предисловиями, вступительными словами, отеческими напутствиями, трогательными воспоминаниями, надгробными послесловиями, заседаниями в жюри - ненужное вычеркнуть) и рассказами о тех, кого (знал, не знал, никогда в жизни не видал, фамилии не слыхал до момента приглашения для выступления - ненужное вычеркнуть).
Друзья и коллеги того, чей профиль был запечатлен на (мемориальной доске, памятнике, плите, табличке - ненужное вычеркнуть) общались между собой, и оттого представители прессы попросили их не мешать, поскольку упомянутый выше широко известный в узких кругах гражданин уже готов был щедро делиться с телезрителями тем, что статус в уста ему послал...
А рядом всеми фибрами и флюидами от СПА-салона удовлетворенно сияла-исходила дама, некогда чиновно и волнительно поздравлявшая и награждавшая кого следует от имени лично дорогого товарища наиглавнейшего тут начальника, а ныне – простая особа, важно несущая себя на крутой иномарке...
Словом, мероприятие прошло на должном уровне.
Дама и выступавший отбыли на крутой иномарке.
Друзья и коллеги того, чей профиль... - ну, вы поняли - они разбрелись: кто поплелся к трамваю, кто зашкандыбал, тяжело опираясь на палку...
Но главное - ура, граждане! Не позволим забыть наши святыни!
- КОНТЕНТ В ПРОДУКТЕ
В городе N отмечали День одной из Великих Муз искусства. Действу было назначено состояться на территории некогда легендарной здешней резиденции этой Музы. И в обозначенное утвержденным планом-графиком время в огромное старинное помещение, где некогда создавались шедевры, восхищавшие поклонников искусства во всем мире, организованной колонной доставили из близлежащей очень средней школы представителей народных масс в лице юных любителей чего угодно, кроме Муз вообще и «именинницы» – в частности.
Разумеется, с учетом привлекаемого к данному мероприятию указанного выше контингента, здесь в этот день были отменены ставшие уже традиционными и популярными в иные дни всевозможные праздники сыра, колбасы, шаурмы и хот-догов в ассортименте, а также презентации портвейна «Три семерки» и поистине демократического напитка «Солнцедар». Соответственно, поскольку не было победителей в скорости уминания хот-догов и выпивания портвейна, никому не предлагалось и таких привычных всегда здесь Гран-При, как, например, VIP-приглашение на двоих для сугубо романтического вечера в сауне.
Понятное дело, что из более чем значительной по численности и подлинно выдающейся по отдельным именам когорты служителей Музы сюда не позвали, по сути, никого. Да и чего им тут делать, сердешным, ежели замечательных произведений своих они, ставшие бездомными в родном доме, не могут создавать уже более десятилетия. Вот и пропускать сюда, на строго режимную территорию шаурмы и «Солнцедара», ныне начальствующая здесь персона - крупный специалист по вопросам экспорта-импорта металлических изделий - не считает уместным: ненадежные людишки, знаете ли, эти «творцы», того и гляди – останутся недовольны современным перепрофилированием контента продукта (или продукта контента)… Так о чем вообще с ними… э-э-э… разговаривать?!
Между тем, колонну прибывших участников мероприятия завуч рассаживала в пляжные кресла, для экономии ресурсов плотно выставленные рядами. А места в президиуме заняли ответственные руководители промышленно-производственного и финансового менеджмента. И под специфический шумок задорной детской аудитории обер-спец по импорто-экспорту бодро, согласно лично утвержденному тексту, доложил собравшимся цифры и факты, характеризующие успехи возглавляемой им структуры, в прошлом служившей Музе, за отчетный, т.е. – пост-Музовский, период. Потом выступил кто-то, кого назвали ветераном, потом еще кто-то, кого назвали высоким гостем. И уже вечером того же дня телевизионные каналы гордо проинформировали остальное народонаселение города N о состоявшемся событии.
А собственно служители Музы-именинницы поздравили со своим профессиональным праздником друг друга по телефону. И даже, извините, кое-кто из них и выпил стопочку за обедом – в память о том, кому и чему верен был десятки лет, да и остался верен – теперь, видать, уже до гробовой доски…
- ШПАЛА «ПРИ ИСПОЛНЕНИИ»
В городе N казалось бы, не осталось уже ни одного театрала, который бы не восхитился и впрямь потрясающим спектаклем в популярном академическом театре. Что и говорить, талантливый и именитый режиссер на сей раз превзошел себя и на широко известном литературном материале создал такой спектакль, который стал шедевром сценического искусства буквально со дня премьеры.
Исполнитель центральной роли, опытнейший мастер, кумир нескольких зрительских поколений как в самом, славном и воспетом многими гениями, городе N, так и далеко за его пределами, и даже на других континентах планеты, где не раз гастролировал, - этот артист переживал, нервничал, кусал губы перед премьерой - и тем отраднее были для него, подлинного корифея жанра, несмолкаемые искренние овации и слезы ошеломленных блистательным спектаклем зрителей.
Прошел год, а спектакль все набирал и набирал обороты. Он жил, жил мощно и великолепно, и не было в городе второго такого сценического колосса, сколь мощного, столь тонкого и пронзительного.
И вот признанный патриарх другого вида искусства, кинематографист и фотохудожник, чьему послужному списку и чьему иконостасу самых солидных и громких титулов и наград позавидовали бы иные маршалы былого Советского Союза, - решил сделать подарок коллеге-артисту. В голове у него созрел замысел фоторомана об артисте – нового из числа тех, что уже несколько десятилетий подряд восхищают искушеннейших членов жюри многочисленных выставок, конкурсов и фестивалей. Словом, невзирая на собственный весьма почтенный возраст, далеко не ахти какое богатырское здоровье и привычку, по возможности, вечера проводить в домашней тиши, - мэтр все же собрался и поехал в театр. Как это и принято в подобных случаях, ему было заказано место в первом ряду партера, откуда наиболее удобно вести съемку.
И все пошло как по маслу. В зале – аншлаг. Спектакль с самого начала, что называется, задался. Артист обрел необходимый кураж с первого же выхода. Профессионал с камерой получал двойное удовольствие – и от происходившего на сцене, и от передавшегося ему вдохновения и полета фантазии исполнителей.
Но…
Предавшись вместе с публикой оправданному сполна восторгу, фотохудожник напрочь забыл одну простую истину. Ту самую, что непреложно гласит: если в академическом НИИ главный человек – сварливая вахтерша, а в ресторане – быдломордый вышибала, то в театре – билетерша. Сухая и желчная, не иначе из-за отсутствия так и непришедшей любви и несколько запаздывающей смерти, стоеросовая дубина потребовала от мэтра… очистить помещение.
Нет-нет, лауреат Гран-При международных конкурсов и фестивалей отнюдь не распивал в зале спиртные напитки, не колол прилюдно себе в вену наркотики и не оглашал окрестности партера и лож похабными куплетами кабацкой попсы. Он даже не включал вспышку, да и затвор камеры его был бесшумный. И, упаси Б-г, не бегал он по залу, что мешало бы, конечно, зрителям и артистам. Он просто сидел в своем кресле в первом ряду и молча снимал, чтобы сделать, как мы уже говорили, достойный подарок герою того театрального вечера. И об этом тихий и деликатный мэтр с солидным пенсионным стажем по возрасту негромко сказал стоеросовой шпале, воспарившей от собственного величия, что она «находится при исполнении».
Но тупая шпала «при исполнении» схватила мэтра за плечо и потребовала: «Вон отсюда! Очистить помещение!»
И растерявшийся от хамства мэтр вышел, так и не сумев посмотреть второй акт замечательного спектакля.
Но даже и тут все бы было бы ничего, если бы…
Если бы описанное выше не являлось и впрямь хроникально точным, достаточным по документальности даже для милицейского протокола, воспроизведением происходившего в среду, 30 сентября, в одном академическом театре города N.
Вот разве что добавить, что директор этого академического театра – возглавляет местное отделение профессионального творческого союза корифеев сцены. И очень уж не хотелось бы, чтобы это могло хоть сколь-нибудь соответствовать поговорке про дистанцию падения яблок от яблонь…
- КАКОГО Ж ХРЕНА…
В городе N решили озаботиться развитием духовности. И подъема ее уровня. В среде населения. Как всего – взагалі, так и среди ограниченного контингента несовершеннолетней аудитории – в частности.
С вышеозначенной целью пригласили Светило из сопредельной, хотя и недружественной, территории. Светило поименованное специализировалось на креативном создании шедеврально-продвинутых инсталляционных перформенсов и перформенсовых инсталляций на бескрайних просторах от Усть-Козодрочинска до самого Усть-Глухоманска. И, снизойдя на N-скую землю с трапа воздушной ладьи, покровительственно улыбнулось.
И немедля работа закипела. Были отобраны исполнители грядущей шедёвры. А удостоенные высокой чести прикосновения к продвинутому креативу местные умельцы из числа сотрудников производственно-технического персонала засучили рукава.
Светило же, перво-наперво, не уставало любезно улыбаться телекамерам и глаголить, что продвинутому поколению в продвинутое время нужны продвинутые первоисточники. А засим старые и неряшливо написанные на языке оригинала тексты так называемых классиков тут не канают. Как и явно небрежные тексты невесть за какие заслуги превозносимых десятки лет подряд толмачей-перекладачей. Вот и приходится, понимаете ли, без сна и отдыха, денно и нощно самолично корпеть над созданием креативных текстов. Ну, скажем:
To fuck, or not to fuck… - this is the question.
Какого ж хрена м`озги тут ломать,
Да и к тому ж без бабок и без кайфа…
Короче, мачо… підійми худий свій back
И быстренько шуруй косить капусту…
И спустя несколько месяцев свій back, отнюдь не тощий, поднимали уже благообразные тети и солидные дяди. Вместе с неограниченным в средствах контингентом собственных отпрысков они шли на пышно отрекламированную по сусекам всех телеканалов премьеру нетленной шедёвры. Ну, в самом деле – надо же духовность, понимаете, это, значит, как там, развить и повысить. Или повысить и развить…
И раскрылся занавес. И загремел вокруг тяжелый рок. И на сцене герои пубертатного периода, клёвые и двинутые на всю катушку, по полной кадрили телок – благо что ни телка, то в масть и голодная до пубертатника. Попутно, чтобы никому не было обидно, и геев не обижали: активные – пассивных, а пассивные – активных. Ну, и чисто конкретно и в натуре - французский сюрприз: в награду особо одаренным. Типа от каждого, как принято, по способностям – и каждому, как мечталось, по потребностям! И не только от геев - геям, но и всем остальным сверхшироким в наши продвинутые дни массам ЛГБТ-сообщества.
Цель – достигнута! Обещание – выполнено!
Светило цвело и пахло. Дышало, излучало и испражняло исключительно наивысшую духовность в ее креативной продвинутости…
- БЕДНАЯ ЛИЗЕТТА
Синопсис телевизионного мыла
Пролог.
В городе № стояла золотая осень. Золото сияло в ушах и на пальцах местного бомонда, спешившего узреть воочию звезд бомонда столичного и зарубежного, которые прибыли на здешний Первый Международный кинофестиваль.
На календаре значилась середина последней четверти прошлого века.
Серия первая. Монстрик Золотой осени
В штаб кинофестиваля робко зашла девушка. Выглядела она, прямо скажем, далеко не как Брижитт Бардо, и даже не как Инна Чурикова. Ну, что попишешь: даже у Всевышнего не хватает на всех красоты и обаяния. И потому должна же быть у кого-то и тяжелая лошадиная челюсть, которой впору (исключительно при необходимости!) бульдозер заменить… и должен же кто-то собственным примером напомнить, что, если в оптике бывают двояковыпуклые линзы, то особь женского полу, ежели иметь в виду осанку со спины и прелести с фасада - может быть… так сказать… двояковпуклой… Да и, уж pardon за чистосердечное признание, «улыбкой» девушки впору было стращать плохо кушающих и не желающих вовремя идти спать малышей трехлетнего возраста…
Однако же, девушка-монстрик ни на что особо и не претендовала: ни на внимание папарацци, ни на кинофестивальные лавры. Просто-напросто ей очень хотелось приобщиться к Большому и Настоящему Празднику Кино.
И ее взяли – разносить по пресс-боксам релизы, наливать в служебной комнатушке фестивального штаба кофе перед вечерними посиделками звезд в Профессиональном клубе.
Аппетит приходит во время еды. Узнав, что в числе участников и гостей фестиваля значится декан искусствоведческого факультета известного вуза, девушка готова была на все, лишь бы оказаться замеченной. Правда, никакое «все» не потребовалось, поскольку искренняя и добросердечная доктор наук широко и лучезарно улыбнулась: ладно, мол, считай, твои ходатаи меня уговорили. И девушка стала студенткой-заочницей оного вуза.
Серия вторая. Агентурный псевдоним - Лизетта.
Уже остался в прошлом фестиваль. И халявный кофе с пирожными в подсобке фестивального штаба более не грел пищевода. В поисках источника заработка девушка посчитала, что лучше всего таковым станет гонорар за «эротические рассказики» в специфических изданиях для озабоченной публики, наводнивших еще гигантскую, по тем временам, страну. Содержание ее сочинений, подписанных чувственным авторским псевдонимом «Лизетта», да простят меня читатели этих строк, оставим за скобками – разве что лишь отметим, что их литературно-художественный уровень целиком и полностью соответствовал внешним данным уже явно начинавшей перезревать авторессы.
Меж тем, отнюдь не на страницах истекающих ведомо чем публикаций, но в реальной будничной жизни, чудом вывернувшись из цепких клешней нашей героини, позорно бежал с простынного поля брани Лизеттою прихваченный в сильно нетрезвом состоянии артист местной драматической труппы. Даже изрядная доля спиртного, влитая в него ее рукой, не смогла лишить профессионала сценического перевоплощения элементарной брезгливости…
И девица так и осталась девицей. Хотя от лица Лизетты излагала в пресловутых изданьицах бурную историю не менее бурной и страстной влюбленности в себя со стороны некоего популярного артиста. Который, как нетрудно догадаться, с продолжениями (из номера в номер газетки на серой бумаге) требовал от Лизетты вожделенной ночи в ее постели. И, добившись желанного, уже денно и нощно грезил Лизеттой…
Серия третья. Критикесса Мочилово.
Единственная из грез Лизетты, которую можно уже было считать осуществленной – так это заветная корочка диплома. И стала отныне об искусстве высоком писать Лизетта – как п`исать: обильно и мокро. П`оходя своими струями по-путински «мочила в сортире» она служителей Муз. Равно отечественных народных артистов и заслуженных деятелей искусств – и зарубежных, не имеющих обозначенных выше регалий. С нею переставали здороваться. Ее публично изгоняли из редакций и театрально-концертных залов. Известный общественный деятель, отнюдь не чуждый Высокого Искусства в душе и не чуждый Высокому Искусству в повседневной своей деятельности, однажды сказал о ней: «С такой неотразимой красотой и насыщенной биографией можно было бы вести себя и поскромнее».
Зато главным и бесспорным достоянием заметно стареющей Лизетты оставалось ее не столько девственное целомудрие, сколько пусть и не целомудренная – однако же девственность.
Серия четвертая. Голубая тайга.
Все незыблемое когда-нибудь да рушится. И если в песне – «прибыла в Одессу банда из Амура», то в город N. примчался на рысях скандально известный околотеатральный ниспровергатель – назовем его Минестро. Предыстория его появления такова. Предчувствуя собственный крах в высоком начальственном кресле в столице, очередной тамошний руководитель вознамерился бежать как раз в город N. и с этой целью направил туда «готовить почву» своего полномочного представителя – того самого Минестро. Дабы в хлестаковском духе и хлестаковских традициях тот зачистил в N. местное академическое закулисье, кое в дальнейшем вознамерился озонировать собственным амбре пока еще начальствующий столичный гражданин.
Лизетта же ощутила очередное возникновение очередного перспективного жениха. И не замедлила признаться ему в пылких и нежных чуйствах!!!
Увы… предмет ее радужных воздыханий оказался даже не гомотонно-прохладно-голубым, а и вовсе леденяще-темно-синим. За что и был гораздо ранее назначен инфантом на правах милого друга при упомянутой столичной персоне мужескаго же полу.
Ну, а в городе N., к тому же, быстренько раскусили новоиспеченно-немаскулинного Хлестакова. И вымели его известной метлой соответствующей чистоты.
Серия пятая. Метания и мятения.
Если в одном издании хозяева Лизетты были верны впитанному с молоком матери самобытному началу - она неистово крыла позором и другими нехорошими словами тех творческих деятелей, что ориентировались на духовные скрепы северо-восточных соседей. Едва же срабатывала пресловутая метла золотарей, и Лизетта вылетала на ней к другим хозяевам, что молились уже на вышеуказанные скрепы – тут же она спешила пригвоздить к столбу позора как раз радетелей самобытности материнского молока и, соответственно, национальных традиций. А если что и могло поколебать тут ее устойчивую, как девственность, и жесткую, как бульдозерная челюсть, принципиальность – так это разве что деньги: рублики и тугрики, баксы и евро…
Эпилог.
А дураки остались в дураках. И в первую очередь – те самые, кто когда-то, три десятилетия назад, сжалились над двояковпуклой девушкой с лошадиной челюстью и попросили сжалиться над нею деканшу искусствоведческого факультета. Во всяком случае, когда Лизетту гнали из очередного издания и очередного театрально-концертного зала, она зарабатывала на пропитание ассенизационными публикациями о своих благодетелях того, подернутого уже туманной дымкой в нынешнем стародевичестве, времени...
(продолжение следует- см.периодику, увы, с опусами Лизетты)
- ВЗГЛЯД И НЕЧТО.
Чуден город N при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь времена и нравы привычки свои. Ни зашелохнет тишь-гладь-благодать Б-жью начитавшийся книжек скандалист в библиотеке; ни прогремит куриными яйцами, из рваного кулька выпавшими, террорист в концертном зале..
Вот разве что нет-нет, да и брякнет какую-никакую спонтанную глупость штатная клоунесса известного задумчивого таблоида-секундомера…
А отягощенный возрастом усталый и благодушный Мэтр Критикович станет в стилистике коитусинального диссонанса размышлять на тему когнитивной оральности в театральной премьере - на страницах местного альманашеке «Бродвей-Трафальгарская».
И соратник неразлучный Мэтра Критиковича, Полмэтра Бескепочный, авторитетно и назидательно предваряет что глупость клоунессы, что размышлизмы когнитивного оралиста своим всенепременнейшим предисловьицем, без коего – и день не день, и ночь не ночь, и даже сам по себе город N – Крыжополем, того и гляди, как бы не оказался на поверку..
Публика же, посвященная в глубинные таинства социокультурного мироздания, чувствует себя адекватно продвинутой…
Для остальных аборигенов, продвинутых лишь на дистанцию переключения телеканалов, некий каменнорылый мусорок с домашнего экрана лопочет-лепечет про козни Жрецов Фараоновых, коим он, мусорок каменнорылый, не иначе – последнее китайское предупреждение выносит.
Ну, еще и театры работают.
И киношки в залах для любителей попкорна крутятся.
И музыка звучит исправно, регулярно и на все вкусы: кому – конфетнобараночная попса гламурная, кому – фуги да опусы с ариозами и каватинами.
И кто-то что-то рисует – в смысле пишет. (Или пишет – в смысле рисует).
Рвется в кресло высококабинетное вчерашне-иноземный тапер, нюхом собачьим чуя, что начальником официальным быть лучше, нежели просто гражданином со знанием нот и умением перебирать клавиши на рояле.
А рояль-то был весь раскрыт, и струны в нем дрожали. Потому как ни один рояль не рассчитан на чиновное фортиссимо.
Рассекает город N дама на белом «Лексусе», за которой слава идет – мол для пропитания сего «Лексус» не пожалела она почти что всю целиком материальную помощь, выделенную ей – как особо вознуждавшейся в помощи оной. А другая дама, в красной шляпе диаметром с арену цирковую, блогерствует не то, чтобы благообразно, и даже не блогерочестиво, а так, знаете ли, дабы с горизонта не пропасть и замеченной быть всеми и вся.
Словом, культура цветет и пахнет. И амбре ее растекается по миру, совокупными скромными потугами клоунессы, Мэтра Критиковича, Полмэтра Бескепочного, исключительно по недоразумению не упомянутого нами пока еще одного персонажа – этот уже как раз в серовато-голубоватой летней кепке и очках, но никак не Исаак Бабель, да и названного ранее тапера, и той мадам с «Лексусом», и этой мадамочки - красношляпной. С мусорком каменнорылым за компашечку они-то и полагают себя собственно цветом и гордостью города N.
А мелкий злобствующий ниспровергатель и явно непродвинутый в креативе случайный прохожий на трамвайной остановке так, ни к кому не обращаясь – возьми да и ляпни вдруг про них – про всех и каждого:
Тужатся-пыжатся, лезут из кожи,
Хоть уже явно подернуты тленом,
Местного клуба всемирных ничтожеств
До неприличья убогие члены…
| 