ХУДОЖНИК

           О.А.

     ЗАПИСКИ         

1.                Итак, я твой должник - покуда

еще не создан твой портрет.

И в должниках твоих я буду

еще немало зим и лет,

поскольку я хоть и повеса,

но не художник все ж... увы!

Однако, как писала пресса,

согласно версиям молвы -

я ощущаю звук и краску,

тепло и тело, дух и тон...

Внимание! Включаю сказку,

как видеомагнитофон!

2.        Что я рисую? Что я рисую?

Квадраты, крестики и круги:

от Андалузии - и до Шуи,

от Амстердама- до самой Мги...

И неужель я когда-нибудь думал бы,

(ну же, ответь же! Ответь, как врежь!) -

что ты восстанешь из бед и сумрака,

как из надежды - так из одежд...

И что нерасплесканной теплотою

тебе изойти - не изойти...

Только - что это я? Пустое.

Только - что это ты? - Прости!

Тебя расстегиваю, развязываю

и расплетаю тебя - вразлет!

И углем пишу на стене лабаза:

"Аве, Оля!” И - наоборот.  

ПОРТРЕТ

                                                                ...и ждите,

                                                               ждите затем,

                                                               чтобы запела птица. 

                                  Ж.ПРЕВЕР. "Как нарисовать птицу”.

1.

Сначала - свет. И - долгий поиск точки,

куда поставить кульман, чтоб на нем

скрестились биссектрисы дня и ночи.

И самым простеньким карандашом,

нервически-пунктирными штрихами

ввести окно.

(А как же - без окна?)

Модель меня благословляет: "Амен!”

Теперь - да будут гром и тишина!

О,  время, безмятежно-золотое:

восходит откровенье, как рассвет...

Ведомый сатанинскою рукою,

я приступаю. Тема  - твой портрет.

2.

Ночедень ли. Рассветовечер.

Только взгляд, словно память - вечен

в ветхом ворохе мишуры.

Твое истовое молчанье:

"Плаха? Дыба? `шафот? Закланье?

Где же правила той игры?

Кто их автор и кто издатель?”

Но неслышно стекает платье.

И в распущенных волосах

обрамляет знакомый очерк

звездопадом тире и точек

то ли удаль, а то ли страх.

3.

Собственно, было платье спортивной женщины моего времени: водолазка, джинсы. Я суетливо и досадливо затолкал  в  карман свои   часы,   чтобы   случайный   взгляд   на   них   не   оказался невольным  поторапливанием.

"Но неслышно стекает платье...”?

Нет, наверное, все же не так.

4.

Вспоминаю.

Представляю. Воображаю.

Не отворачивай глаз!

Выдержи взгляд!

И руку, что горло пересекает -

перехлестни напоказ!

 (продолжение)

Всадник Понтий Пилат

оглядывает вассальские территории.

Куртизанки к драгунам льнут.

В самом хвосте очереди в историю -

художник... по имени Робин Гуд.

(А может - это лишь Робин-Плут?)

Рисование без натуры -

напряженье для мозга.

Ветка Сакуры. Фильм Сокурова.

А товарищу Зигмунду Фрейду - розги.

5.

Молчание - это не более, чем дань такту.

Ты медленно,

будто ожидая реплики-остановки,

стаскиваешь водолазку.

Ты долго выворачиваешь из петли

единственную пуговицу на джинсах.

6.

                                             ... Ну, вот.

В рисунке торопливом карандашном  -

в голографическом отображенье

все линии, все эллипсы и круги

от Босха и Пикассо - до Дали.

Разъяты и отринуты покровы.

Отторгнутая разом от бумаги

воображеньем дерзким и природой,

рука - что ручеек! - к бедру стекает,

из тени рвется черенок соска.

И - по-девчоночьи тугое лоно.

И - напряженье нервное во взгляде...

Вся дьявольская та непостижимость,

что властно и дурманит, и влечет,

и светом женской власти озаряет.

7.

Портрет.

Свет и тени. Штрихи. И цвет.

Фигура.

Тело -

по Цельсию ли, по Реомюру -

но горячо.

Еще! Еще!

Ненасытность моя

тобой опьяненная.

 (окончание)

Ум-ни-ца.

Не дай себе измениться.

...Уголь крошится.

И грифель крошится.

На листе -

в стерильно-ветреной чистоте-наготе

абрис.

Для истории отмечаю адрес:

твой адрес.

И собираю рать:

"Ать-два! Ать!”

Увы, не умея рисовать,

пишу тебя.

Не шутя!

...Боже, помяни:

-мя,
-тя...

ТОМОГРАММА - 28  июня 2010 г.

Старик был брошен, одинок
И неприкаян.
Где-то грозно
Сверкали молнии.
И Бог,
Знай, тасовал на небе звезды.
И в этой карточной игре
Сменялись годы, как минуты:
И декабристское каре…
И желторотенькие Круты…
И преданная дочкой мать…
И оскопленный Фаринелли…
Забытый венгр – Имре Надь…
И на "Титанике" веселье...
Все уносилось, точно дым –
От хаты где-нибудь в Сибири.…
Старик беззвучно плакал.
Рим,
Уже замоченный в сортире
Путинозаврами –
Молчал.
В окошко ливень барабанил.
По космосу болтался фал.
Вода заканчивалась в кране.
И превращался в саван – быт.
И метроном стучал бесстрастно....
И гвоздь исправно был забит.
И над погостом – небо ясно.