«ОНИ В ОДЕССУ НЕ ВОЙДУТ!»
- Когда пришёл приказ Ставки оставить Одессу, мы не поверили, что такое может быть. И вице-адмирал Гавриил Васильевич Жуков, наш командующий, тоже не поверил. И никто не собирался уходить. Но потом пришёл ещё один приказ. Подтверждением первого. Нас буквально силой заставляли грузиться на транспорты в сторону Крыма. Здоровые ребята, моряки, плакали. Матерились. И обещали друг другу, что всё равно румын в Одессу мы не пустим.
И – сделали больше, чем можно было придумать. Уже военно-морская база была эвакуирована, уже нас в Одессе не было, а румыны всё еще не рисковали войти в город. Потому что они, румыны, собственными глазами и в собственные бинокли видели, как ежедневно на рассвете один транспорт за другим приходит в Одессу и выгружает массу людей. Ну, какой тут можно сделать вывод? Только один: все разговоры об оставлении города советскими войсками – блеф и дезинформация. Вот и опасались враги нашего «коварства». А суть-то коварства, на поверку, чисто одесская была! Просто многие одесситы – и женщины, и старики – ехали днём за город, там вечером поздно, уже в сумерках, садились на баржи и катера, под утро прибывали на них в порт. Выгружались. Отправлялись домой, переводили дух, а потом – снова по тому же маршруту. Круговорот одесситов на морском пятачке, если угодно. Зато – для румын видимость постоянного подкрепления оборонявших город войск.
Но если об «устрашающем одесском оружии» - танке «НИ», придуманном на Январке – после войны стало известно всем и каждому, то об этой тогдашней хитрости как-то не писали и не говорили. А ведь было же! И достигли же результата, эффект воздействия оказался впечатляющим! Ну, словом, не зря писали краснофлотцы письмо маршалу Антонеску – такое письмо, что запорожским казакам и не снилось, а в газете цитировать как-то неловко. Всё же газету, бывает, и дети читают. Хотя редко, конечно. И женщины…
Правда, если честно, то тогда, в 41-м, ни дети, ни женщины в Одессе в выражениях по адресу фашистов особо не стеснялись…
Но, если надо – это письмо сохранилось в Одесском областном архиве. Можно, конечно, там посмотреть. Разве что только его, не дай Бог, в брежневские времена никому не пришло в голову «подредактировать». С учётом «бессмертного подвига начальника политотдела 18-й армии». А то ведь у нас это дело умеют, и ещё как: вон, в доме-музее Пушкина, что рядом с гостиницей «Красная» - и то умудрились музей этой 18-й армии учудить.  
Да ладно уж, заглянуть в иные книжки – так и всю оборону Одессы лично подполковник Брежнев организовывал, когда проезжал ненароком по околице Одесской области… А Гавриил Васильевич Жуков, значит, получается – так, только брежневским рекомендациям послушно внимал…  

«НИЧТО ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ НЕ ЧУЖДО»
- Из Одессы мы уходили на Севастополь. В Крым. И там оставались тоже до самых последних часов севастопольской обороны.
В Севастополе было жутко. Города почти не осталось. Буквально на улице, у развалин какого-то дома, лежали тома Салтыкова-Щедрина, Толстого Льва Николаевича, Гоголя, Лермонтова. И, спасибо, мы на фронте читали книжки. Куда больше читали, чем в иное, прежнее время, которое, казалось бы, куда свободнее и безмятежней.
А комиссар наш, фамилия его Лукьянов, приходил, бывало, и спрашивал:
- Ну, ребята, что там в умных книжках вы прочитали? У вас-то высшее образование, вы знаете, что там и к чему. Ну-ка, обрисуйте обстановочку, чтобы я завтра мог мобилизовать коммунистов и беспартийных на новый бой с фашистами! Падлы они, мать их так, вместо Одессы – мне тут сидеть приходится.  
Да, он так и говорил – «на бой с фашистами», а не «на бой против фашистов». Однако, кто на это внимание обращал – не до мелочей языковых во время войны.
Ещё – запомнилось: севастопольские пацаны не любили симферопольских, презрительно называли их «эти северяне». Но, когда собирались вместе, и те, и другие завистливыми глазами на нас смотрели и просили рассказать «про Одессу». Едва ли не главной их мечтой на послевоенные времена – было: в Одессе побывать, своими глазами её увидеть.
Да, привозили нам массандровские вина, угощали нас. Пили мы за здоровье, за семьи – у кого они остались ещё… За Одессу - свободную.
Вообще-то, вот удивительная штука: за всю войну, от начала и до конца – на передовой, и ни одного ранения! И ни гриппа, ни ангины, ни гастрита какого-нибудь. Единственный раз довелось проваляться в госпитале – винограда переел. Уж чего-чего, а винограда было вдосталь. И спелого, и не совсем. Ну, и смех, и грех. Господи, молодые же были.
Может быть, и не боялись оттого, что молодые? Ещё и жизни толком-то не знали, цены её не знали тоже…

НА ШАЛАНДЕ – ПРО ШАЛАНДЫ
- Привезли фильм «Два бойца» в Туапсе. Новенькую копию. Плёнка совсем-совсем свежая. Просто знали командиры, что здесь, на Кавказе, очень много нас - тех, кто из Одессы. Вот и решили, по фронтовым понятиям, нас побаловать.
Крутили кино на батарее, что стояла на самом берегу. И, пока шла картина, подходили лодки и баркасы, шаланды и ялики с людьми. Как-никак, а кино, с одной стороны, новое, а с другой – про Одессу.
Но вот дошло до песни про рыбачку Соню и Костю-моряка. И – всё. Только Бернес её допел – заставили киномеханика остановить мотор, перекрутить назад, чтобы снова услышать. И – ещё раз. И – ещё. И так – до тех пор, пока плёнку ещё можно было показывать, пока она выдерживала. Зато песню практически тут же все выучили уже наизусть.
Но вот эта часть фильма превратилась буквально в лохмотья. А тут – на тебе: авианалёт немцев. Ну, как приложилась батарея, как дала по «мессерам» - от души. На самой батарее – ни одного даже поцарапанного, а несколько самолётов сбили. Другие поспешили драпануть.
Потом прибыло высокое начальство, чтобы награждать за успехи. Они, штабисты, уже были с орденами, а вручать привезли медали. Так один из награждаемых отрапортовал, как по уставу положено: «Служу Советскому Союзу!» - и попросил: «А можно – ещё раз «Два бойца» привезти? Или, по крайней мере, песню ту, что «за Одессу!»
И ещё с этой же песней был случай. Прибыл на передовую со своим оркестром Евгений Александрович Мравинский. Великий дирижёр из Ленинграда. В чине капитан-лейтенанта, между прочим, а никакой не генерал, как это в военных оркестрах мода пошла их наряжать через полвека после войны. Гениальную классику играли музыканты. Потом захотели сделать приятное – и грянули было «Мурку». По-настоящему, не как в кабаках, а всерьёз, по всем правилам высокого музыкального искусства. Конечно, овация. И – просьба: 
- Товарищ капитан-лейтенант, а можно – «Шаланды»?
И одесситы на Кавказе пели «Шаланды» в сопровождении самого замечательного в мире симфонического оркестра.
А с Мравинского взяли слово: он обязательно приедет в освобождённую Одессу, и обязательно с оркестром, и обязательно с классическим репертуаром, а потом сыграет «Шаланды». И Мравинский обещал.
Позже Райкин приезжал на фронт, Аркадий Исаакович. Молодой ещё совсем, черноволосый. На той же самой «точке» выступал, где и Мравинский. Он тогда ещё пел куплеты: «барон фон дер Пшик попал под русский штык». Тут обстрел начинается. Но концерт всё-таки не сорвали немцы. И Райкин тоже обещал, что в следующий раз в свободной Одессе даст гастроли. Сдержал слово. И не только сдержал - ещё и привёз в послевоенную Одессу ту самую бескозырку, что ему подарили одесские моряки на фронте в Туапсе.
А тех, кто обстреливал Райкина – наши полили из огнемётов. Как говорится, пишите письма. А потом, совершенно случайно, узнали: по невероятному стечению обстоятельств, то оказалась вражеская часть, которая вошла-таки в Одессу после нашего ухода. Ну, что же – считай, квиты, правда?

                                                     

                                                      *  *  *